Загадка дыры

[leshco]

Вновь открывается рубрика таинственных историй.

[leshco]

Дом утопал в зарослях сирени. Люди покинули его уже давно. Некогда ухоженный сад разросся без меры, плодовые деревья, требующие постоянного ухода, засохли и выглядывали из зарослей сирени серыми изломанными фигурами. Высокий бурьян почти скрыл обветшавший деревянный забор. Над густыми кронами виднелась только крыша – на удивление, хорошо сохранившаяся, без дыр и провалов.



Чарующий, густой аромат висел вокруг невидимым облаком, от чего воздух казался липким и тягучим.
Двое молодых людей в охотничьем камуфляже и высоких армейских ботинках замерли среди бурьяна, разглядывая брошенное человеческое жилище. Тот, что повыше, сжимал в руке штангу дорого металлодетектора, а его товарищ водрузил на плечо лопату с коротким черенком.
Поисками предметов старины они занимались уже третий год. Хождение по полям и брошенным деревням давало плоды – старинные монеты, перстни, нательные крестики, пуговицы с двуглавым орлом попадались часто. Практически с каждого выхода они привозили «хабар». Иногда, очень редко, попадалось и кое-что стоящее – серебряные «чешуйки» времен правления Ивана Грозного, пару раз – монеты из чистого серебра, отчеканенные при императоре Александре II. Их удалось выгодно продать, и это вдохновило продолжить поиск. Но хотелось найти что-нибудь более существенное и ценное. Воображение подогревали байки, травившиеся в среде таких же, как и они, копателей. О находках на чердаках брошенных домов - особенно, если дома эти пережили революцию и лихолетье Гражданской войны. Куда же еще было прятать людям ценные вещи, когда даже твой сосед мог настрочить на тебя донос? На чердак или в погреб… Вот и рассказывали те, которым повезло, о найденных казачьих шашках, иконах в золотых окладах и кубышках, полных золотых царских червонцев. Порой попадались вещи намного серьезнее – «наганы» и «маузеры», заботливо завернутые в промасленную тряпицу и спрятанные рачительными хозяевами на черный день…
Дом в зарослях сирени подходил для такого поиска идеально.
- Слушай, Вить, тут не пробраться, - сказал парень с лопатой, бросив короткий взгляд по сторонам. - Джунгли натуральные.
- Должна же быть калитка, Сань, - Витька подошел ближе к забору. – Как-то люди сюда входили же…
Он повертел головой, подергал обветшавший забор и, шагнув назад, пнул его ногой. Полусгнившие доски не выдержали, с коротким треском рухнув в заросли репейника.
- Будем считать, что ты нашел калитку, - усмехнулся Сашка.
Они шагнули в разросшийся сад, пытаясь протиснуться через хитросплетение веток и заросли кустарника. Казалось, деревья не пускают непрошеных гостей, цепляясь побегами и колючками за одежду и норовя хлестнуть по лицу.
- Да чтоб тебя! – чертыхнулся Витька, когда очередная ветка едва не оцарапала ему лицо. - Так и без глаз останешься! И еще запах этот – от него как пьяный.
- Болиголов – ядовитое растение, - произнес Сашка, выбравшись вслед за товарищем из зарослей и смахивая со лба пот.
- Так вроде черемуха. Вон ее сколько! – Витька кивнул в сторону.
- Угу. И болиголов, - Сашка ткнул рукой в невысокий куст, усыпанный мелкими белыми цветами. – В старину его выращивали для снадобий. Ну, и для ядов тоже.
- Да его тут немерено! - Витька огляделся. - Похоже, в доме знахарка жила.
- Сейчас уже все равно. Ну что? Полезли!
Дом зиял выбитыми окнами. Краска на рамах и резных наличниках осыпалась от непогоды, выставив напоказ серое, рассохшееся дерево.
Сашка залез на выступ фундамента и осторожно заглянул внутрь.
- Ну, чего там? – спросил Витька.
- Ничего. Пусто, - Сашка, кряхтя, протиснулся в узкое окно и спрыгнул на пол.
Приторно-сладкий запах сирени пробивался и сюда. К нему примешивались флюиды тления, застарелой пыли и еще чего-то, трудноопределимого. Обои на стенах и потолке выцвели, покрылись грязью и серо-зелеными разводами плесени. В углу – старый, грубо сколоченный из досок, стол с ворохом какого-то рванья и помятой железной кружкой. Колченогий стул со сломанной ножкой валялся рядом.
- Да уж… - произнес Витька, осматриваясь. – Хоромы не царские.
- Да какие тут хоромы! – Саня шагнул на середину комнаты, осторожно коснулся носком ботинка ножки стола. - Рухлядь… Того и смотри, в прах развалится.
- Сань, смотри!
Он обернулся. Витька стоял, что-то рассматривая в углу.
- Чего там?
- Фото.
- И что?
- Сам посмотри.
Сашка шагнул ближе, встав рядом.
На облезлых обоях, приколотое булавкой, висело фото – черно-белое, величиной с ладонь, запечатлевшее… похороны.
Сашка нервно сглотнул – неприятное, тоскливое чувство зародилось в груди. Витька тоже был сам не свой; на лице – недоумение и какое-то смятение.
На пожелтевшей, выцветшей фотокарточке виднелся гроб, стоявший на двух табуретках. В нем - молодая женщина, вернее, девушка в белом, словно подвенечном, платье. Вокруг группа людей со скорбными лицами – две женщины и трое мужчин.
- Во, блин… - выдавил, наконец, из себя Витька. – И зачем фотографию с похорон на стену вешать? Что за обычай такой?
Сашка лишь пожал плечами. Неприятное чувство не отпускало, ширилось в сознании. Стало неуютно, хотелось поскорее уйти. Казалось, они коснулись чьей-то чужой жизни, забытой всеми, даже всесильным временем.
Запах сирени вдруг стал противен – он давил на мозг, вызывая тупую ноющую головную боль.
- Да кто ж знает, что за люди тут жили! – Саня невольно поморщился. - Черт, башка начинает трещать от этого запаха!
- Такая же ерунда, - Витька вытер вспотевшее лицо тыльной стороной ладони. - Давай быстро проверим чердак и свалим отсюда!
- Хорошая мысль.
- Вход на чердак, скорее всего, в сенях. Главное, чтоб лестница была, - Витька шагнул к выходу из комнаты, но Сашка вдруг схватил его за рукав куртки.
- Ну? – он резко обернулся.
Саня, белый, как мел, молча ткнул пальцем в пожелтевшее фото.
- Ты чего?! – Витька подошел ближе, машинально бросил взгляд на неприятную фотографию.
- Покойница, - произнес Сашка каким-то глухим, не своим, голосом. – Без головы. И люди… Они на нас смотрят.
Витька замер столбом. Он просто не верил в то, что видит. И готов был поспорить на что угодно – изображение на фото изменилось. Оно словно бы расцвело, налилось красками. Пятна желтизны исчезли, изображение стало четче, резче, словно бы проступило из мутной глубины. Но не это было главным – фотография ожила! Лица людей, провожающих покойницу в последний путь, сейчас смотрели на них. Казалось, еще немного, и можно будет ощутить эти холодные, цепкие взгляды. И, самое страшное – у покойницы исчезла голова. Он мог бы поклясться – минуту назад она была на месте. А сейчас – лишь пустое место.
Витька облизнул пересохшие губы и наклонился, словно пытаясь удостовериться, что глаза его не подводят.
Точно. В гробу лежал безголовый покойник.
- Да как же… - фраза сорвалась сама собой. Страх накатил невидимой волной, пробежал по спине ледяным ознобом, заставив вздрогнуть. Ноги вдруг стали ватными, непослушными.
- Слышь, Вить, валим отсюда! – Сашка говорил глухо, с трудом. Он шумно дышал, бессильно привалившись к стене, в лице – ни кровинки.
Витька и сам чувствовал себя не лучше. Словно что-то невидимое вытягивало силы – медленно, по капле, неторопливо выпивая жизнь.
Он лишь кивнул в ответ. Взгляд, брошенный за окно, опять заставил вздрогнуть – там клубился туман. Исчез разросшийся сад, пропал высокий травостой – белесое марево растворило в себе окружающий мир.
Молочная пелена клубилась и перетекала, словно бы жила собственной жизнью. Витьке вдруг показалось, что он видит в глубине холодной белесой пелены смутные фигуры страшных существ, медленно бредущих к дому…
Он шагнул подальше от окна, взгляд, словно сам собой, скользнул по страшной фотографии.
Картинка на фото изменилась – гроба на ней не было.
Витька заметил, как гримаса ужаса исказила лицо друга – Сашка, округлившимися от страха глазами, глядел куда-то ему за спину.
Он медленно повернулся – движение далось с огромным трудом.
В комнате, у противоположной стены, стоял гроб. Обитый темно-синей материей, на двух табуретках – точно такой же, как и на фото.
Витька заорал, шарахнулся назад, ткнувшись спиной в стену. Казалось, сердце на миг остановилось от накатившей волны ужаса, а потом ухнуло куда-то вниз. Вцепившись мертвой хваткой в металлическую штангу металлодетектора, он выставил его перед собой словно меч.
Сашка произнес что-то нечленораздельное – во рту стало сухо, как в пустыне в полдень, язык отказывался повиноваться.
- Тво… Твою мать! – едва смог вымолвить он.
Под белым покрывалом в гробу просматривались контуры тела. В изголовье – небольшое кровавое пятно.
Друзья переглянулись, немо спрашивая друг друга – что делать?
Слов не было, мыслей – и подавно.
Адреналин в крови зашкаливал, вызывая мелкую, неподконтрольную дрожь.
Странный запах поплыл по комнате. Пахло чем-то противным, тошнотворным, но в то же время неуловимым. Так пахнет Смерть.
- Черт, надо валить отсюда! – Сашка бросил затравленный взгляд вокруг, ища путь к отступлению.
- Куда валить?! Ты в окно посмотри! – Витька говорил сквозь зубы, шумно дыша и пытаясь унять прыгающую от страха челюсть.
Сашка бросил взгляд в окно – туман клубился плотной, молочно-белой стеной. Белесая пелена казалась живой – она шевелилась, перетекала; тонкие языки просачивались внутрь дома, но тут же втягивались обратно, словно боясь переступить незримую черту.
До слуха доносились странные, трудно различимые звуки, словно невнятный шепот.
Друзья замерли, с трудом веря в то, что видят.
За окном раздался стон – тихий, тоскливый.
Сашка уставился в клубящееся марево, с содроганием ожидая увидеть нечто ужасное, судорожно сжимая лопату до боли в ладонях.
Сознание балансировало на зыбкой грани темного омута обморока и кошмарной реальности.
Звук повторился, на этот раз похожий на хрип.
- Там… Там кто-то есть, - едва слышно прошептал Витька. Он даже немного присел, подобравшись, словно готовился ринуться на невидимого врага.
Сашка не ответил, лишь приподнял лопату – вес инструмента придавал сил, хоть и иллюзорных.
Туман в прямоугольном проеме окна сгустился и приобрел контуры лица. Сначала смутные и размытые, они с каждым мгновением становились все четче. Не прошло и минуты – в проеме висела голова. Тонкие струйки тумана клубились вокруг, словно эфемерные змеи, шевелили пряди длинных волос, от чего казалось, будто они живут отдельной от головы жизнью.
На лице – бледно-сером, с закрытыми глазами и крепко сжатыми губами - застыла какая-то болезненная гримаса, смесь застарелой боли и злобы. На коротком обрубке шеи крупными, темно-бурыми каплями виднелась запекшаяся кровь.
Сашка хотел заорать, но не смог – лишь тихий хрип вырвался из горла. Казалось, что чувство запредельного ужаса сейчас разорвет на куски и без того раздавленное сознание.
Витька неловко попятился, не сводя застывшего взгляда с появившегося из тумана исчадия.
Голова открыла глаза – ни зрачков, ни радужки, лишь мутные бельма. Казалось, она смотрит в пустоту, но друзья почувствовали – исчадие видит их, знает, что они рядом.
Словно бы подтверждая догадку, голова качнулась в проеме окна и тихо зашипела. Затем вплыла внутрь и повисла в метре от пола. Белесые языки тумана ринулись следом, образовав вокруг размытое облако.
Голова зашипела громче, рот раскрылся, обнажив два ряда острых нечеловеческих зубов.
Она кого-то звала.
Из противоположного угла комнаты раздался шорох.
Витька и Сашка обернулись.
Обезглавленный труп медленно поднимался из гроба. С легким шорохом сползло покрывало, обнажив посмертный наряд покойницы. Ярко-красные разводы крови на воротнике резали взгляд.
Голова торжествующе захрипела.
Это было последнее, что увидел Сашка. Черный омут беспамятства стал стремительно затапливать сознание, отгораживая его от кошмарной действительности. Мир вокруг закружился в дьявольской карусели. Тускнеющим взглядом Сашка успел заметить, как повалился навзничь Витька, выронив металлодетектор.
Глухо ударилась о пол лопата, выпав из ослабевших пальцев, и темнота затопила мир…
… Раскат грома прикатился издалека. Пелена черных, напитанных влагой, туч закрыла небосвод. На горизонте сверкали зарницы, пробиваясь сквозь облака сине-желтыми сполохами – гроза стремительно приближалась.
Первые крупные капли ударили по раскидистым кронам деревьев, высокому травостою, забарабанили по крыше заброшенного дома. Тугой порыв ветра качнул заросли черемухи, от чего вниз полетел бледно-розовый дождь сорванных соцветий. Сделался ливень – резко, внезапно, словно на небесах кто-то опрокинул огромный ушат воды.
Ветвистая молния располосовала небосвод, раскат грома разорвал пространство оглушительным треском. Ливень усиливался с каждой секундой.
Крупные капли хлестали в окна заброшенного дома, щедро поливая два человеческих тела.
Ветер, напитанный свежестью и влагой, ворвался внутрь, выдул застоявшийся запах плесени и разогнал невидимое облако ароматов черемухи и болиголова.
Витька открыл глаза, чувствуя на лице холодное прикосновение дождевых капель.
Голова болела нещадно.
- Сашка… - прохрипел он, увидев лежавшего рядом друга. - Сашка!
Он подполз ближе, ухватил безвольное тело за ворот камуфлированной куртки,
- Сашка, твою мать! – слова давались с трудом. – Да проснись же!
Тяжело дыша, Витька обежал взглядом комнату.
Он смутно помнил, что случилось – фотография, гроб на двух табуретках в углу…
Пусто.
Они были одни в брошенном десятилетия назад доме.
- Поднимайся! – заметив, что Сашка открыл глаза, он потянул его за руку.
- Черт! – Сашка поморщился. - У меня голова сейчас развалится! Надышались болиголовом! Я же говорил…
- Давай, живо! – Витька подтолкнул друга к окну, подхватил с пола металлодетектор.
Где-то на краю сознания билась мысль – если они не уберутся отсюда сию же минуту, кошмар вернется.
На улице бушевала гроза. Воздух стал не по-летнему стылым, напитался озоном и влагой. Молнии разрывали небосвод, оглушая раскатами грома. Тугие порывы ветра швыряли в лицо песок и сломанные ветки.
Друзья продирались через разросшийся сад, не обращая внимания на исцарапанное лицо и порванную одежду. Казалось, странный дом и страшная фотография не желает отпускать случайных гостей, манят, тянут назад…
Витька выскочил на заросшую бурьяном, едва заметную грунтовую дорогу и перевел дух. Одежда промокла насквозь, косые струи дождя больно хлестали по лицу, но, на удивление, он был рад этому – боль в голове отступала, сознание прояснялось.
Сашка выглядел не лучше.
- Я лопату забыл, - произнес он, смахивая с лица воду
- Плюнь. Еще легко отделались.
- Угу…
Они пошли прочь, разбрызгивая воду из журчавшего под ногами водяного потока.
Черный внедорожник «УАЗ-патриот» стоял в сотне метров, сверкая омытым дождем глянцем.
- Да, здорово нас накрыло, - произнес Витька. – Кто бы рассказал – никогда б не поверил!
- Послушай, - Сашка остановился, пристально посмотрел на друга. - Тебе тоже покойница… привиделась?
Витька лишь затряс головой, словно боясь произнести слово.
- И голова в окне… - наконец, вымолвил он.
- Одинаковых снов не бывает, - уверенно заявил Сашка. – А глюков – тем более!
Близкий раскат грома оглушил. Сине-белая ветвистая молния разорвала небосвод; ветер усилился, кружа пелену темных, низких туч в небесном хороводе разбушевавшейся стихии. Стало холодно до озноба. Или это воспоминание о пережитом кошмаре вызывало нервную дрожь?
- Поехали! Ну его, этот дом… - Витька решительно зашагал к автомобилю.
Сашка обернулся, бросил взгляд на утопающий в густой зелени деревьев дом. В темном провале окна мелькнуло какое-то движение.
Или это только показалось?

[Razgrom]

Бррр.... Давай еще!

[leshco]

Еще со студенческих лет меня влекло к заброшенным городам и поселкам. Не знаю, чем они мне нравились, наверное, своей таинственностью и неизвестностью. Историю люблю, а у заброшенных домов тоже есть своя история. В них когда-то жили, радовались, женились, рожали детей, отмечали Новый год и дни рождения, иногда кого-то хоронили. В общем, была в них жизнь, а затем ее внезапно не стало.
Особой надежды посетить такие места у меня не было. Известные такие города находятся далеко, о неизвестных я ничего не знал. Поэтому ограничивался только просмотром фотографий и чтением статей.
Однажды мой друг Сашка, проживающий в далеком райцентре, посетив в очередной раз город, в разговоре обмолвился о том, что ему часто приходится ездить по району, отдаляясь от дома на приличные расстояния. То лошадей заблудших ищет, то охотится, то пиломатериал с дровами заготавливает. По его словам, километрах в сорока от поселка, от пролегающего с запада на восток основного тракта, в северном направлении отходит в лес старая дорога. Деревья там худые и кривые, для заготовки не годятся. Скотина туда никогда не забредает, охотники, грибники, ягодники не ходят. До поворота на эту дорогу вдоль тракта в радиусе двадцати километров нет никакого жилья. Сам он на старую дорогу никогда не сворачивал. Незачем было, да и жутко там. Даже нужду справить на обочине останавливаться не захочется. Но от старшего поколения ему известно, что километрах в двадцати от поворота находится небольшая деревня Беглая. Точнее, раньше находилась. Когда и кем деревня основана, он не знает. Во времена колхозов и совхозов стояли в ней пасеки, жители мед заготавливали. В конце семидесятых годов где-то за деревней военные с учеными произвели подземный ядерный взрыв. О негативных последствиях никому не сообщалось, но жителей деревни вроде расселили. Только в райцентре этих жителей никто не видел, где им дали жилье, никто не знает.
Заинтересовался я этой историей. Но никаких сведений про такую деревню и подземный ядерный взрыв в том месте не нашел. На снимках из космоса ее не видно. Есть на картах основной тракт, есть отворот от него. Но дороги и деревни нет. Только леса и поля.
Примерно через месяц после этого разговора, в конце января, решил я с другом Толей съездить к Сашке в гости. От города ехали на машине около шести часов. По приезде баня, ужин, самогон, все так, как полагается. И, конечно, завел я разговор о той деревне. Говорю, что нет ее на картах. Сашка спорит, мол, как нет, если местные старожилы утверждают, что есть. В общем, решили с утра туда поехать. Я для таких целей из дома предусмотрительно «зеркалку» взял.
Утром просыпаемся рано. Хмель выходит, сомнения приходят. Спрашиваю Сашку, как же мы до деревни доедем, если она уже тридцать с лишним лет заброшенная. Там же дорога, наверное, непролазная. Но после недолгих рассуждений решаемся попробовать, не дома же сидеть.
Загружаемся втроем в Сашкин новый УАЗик. Берем с собой две лопаты, топор, лом, дрова, хлеб, колбасу, воду и ружье с патронами. Планируем к вечеру вернуться. До поворота с трассы добираемся без приключений. День солнечный, температура градусов двадцать, не ниже. Пейзаж, в общем-то, однообразный – лес сменяется полями. Однако, подъезжая к повороту, сразу заметна разница. Лес слева, напротив поворота, стройный и красивый. Справа же, там, где поворот, деревья чахлые, завядшие. Сворачиваем с трассы на старую дорогу, шириной в одну полосу, и проезжаем метров тридцать, останавливаясь перед ржавым металлическим шлагбаумом. Удивительно, как за столько лет его никто не распилил и не сдал в металлолом. Выхожу из машины и пытаюсь сдвинуть с места стрелу шлагбаума. Не выходит. Только совместными усилиями сдвигаем ее с противным скрипом с места, освобождая проезд. Садимся в машину. Все задаемся вопросом, как же эта дорога, по которой больше тридцати лет никто не ездил, не заросла кустами и деревьями, и снега на ней почему-то мало, притом, что у Сашки почти по пояс во дворе наметено.
Едем, ни разу не забуксовав. Через двенадцать километров лес кончается, по правую и левую сторону расстилается поле. Очертаний дороги не видно, но где-то через пятьсот метров вновь начинается лес. Двигаемся прямо к нему. Снова видим между деревьями дорогу. Не перестает удивлять то, что УАЗик не касается снега мостами, не проваливается. Нам же и лучше. Вновь начавшийся лес выглядит гораздо хуже. Березы клонятся в одну сторону к земле, на многих соснах пожелтевшая хвоя, кора на деревьях облазит. Километров через шесть лес заканчивается, а на дороге вновь виден металлический шлагбаум. Только он открыт. За лесом дорога спускается под гору. Внизу, на белом снегу, как на ладони, перед взором предстает деревенька, целиком состоящая из деревянных домов, дворов пятьдесят, не больше. До нее остается метров двести. Деревня буквально окружена лесом. Только слева и справа от нее есть небольшие поля. Дома расположены вдоль одной стороны единственной улицы, перпендикулярно примыкающей к дороге, по которой мы едем. Другой своей стороной улица почти подступает к руслу замерзшей речки, через которую перекинут деревянный мост. За деревней сразу же начинается подъем, заросший лесом. Дорога, по которой мы двигаемся, заканчивается перекрестком с этой единственной улицей. Тупик. Больше из деревни путей нет, только в обратном направлении. Подъехав к мостику, останавливаемся и выходим. На улице невероятно тихо. Перед мостиком стоит столб с выцветшей, облупившейся табличкой, на которой можно прочитать только «Бег», остальных букв не видно.
Сашка садится за руль и осторожно переезжает мостик. За мостом либо вправо, либо влево. Решаем никуда не поворачивать, а оставить машину сразу за мостом. Рядом с мостом под деревянным навесом имеется лавка. Видимо, когда-то это место являлось остановкой.
Наспех съев по бутерброду, решаем идти осматривать дома. Беру фотоаппарат. На часах полдень. Часа за два думаем управиться. Идем по дороге налево. Удивляет то, что в окнах, по крайней мере, со стороны улицы, все стекла целые. На некоторых висят занавески. Изгороди ровные, дома добротные, не покосившиеся и не вросшие в землю. На крышах лежит снег слоем не менее полуметра. Мы же не проваливаемся в него и на пять сантиметров. Заборы и дома не заметены. Будто кто-то снег до нашего приезда очистил. Но следов никаких, ни человека, ни животных. Возможно, ветра здесь сильные сдувают снег. Но почему тогда с крыш не сдувают?
Доходим по улице до крайнего дома. Калитка открывается без скрипа. Дом не заперт. По обстановке видно, что люди уходили отсюда быстро, вещи не брали. В коридоре на вешалке висит женское пальто, мужская и детская куртки. На полу пара кирзовых сапог, женские старомодные туфли. Очень странно выглядят три обстоятельства: люди, покидая дом, не взяли даже одежду, в доме полный порядок, все в очень хорошем состоянии, несмотря на прошедшие десятилетия. Слой пыли всюду, конечно, толстый, но в остальном придраться не к чему. На кухне стол застелен скатертью, на ней самовар. Рядом три пустые чашки на блюдцах, фарфоровая сахарница. Около стола четыре табурета. На кирпичной печи сложены сковороды и кастрюли. Заглядываю в топку, там дрова. На буфете стопка тарелок, в стеклянной банке алюминиевые ложки и вилки. Снимаю крышку с сахарницы, а внутри сахар. В буфете нахожу небольшие тряпичные мешочки и железные баночки с гречкой, манкой, перловкой, рисом. Все в целости, ни жуками не поеденное, ни истлевшее. В зале на стенах фотографии в рамках, почти все черно-белые. Есть два старых овальных фото мужчины и женщины. Фронтовая карточка мужчины, что на овальном фото, в форме, с медалями, около танка, на фоне каких-то развалин. Пара семейных снимков из фотоателье. Свадебная фотография молодой симпатичной девушки с усатым кавалером. Две цветные, редкость того времени, та же девушка, только постарше, с мужчиной и женщиной, возможно родителями, на фоне московского кремля с подписью «Москва, лето 1977» и на фоне моря с подписью «Ялта, лето 1977». В углу телевизор в лакированном деревянном корпусе, заботливо накрытый платком. Наверное, в конце семидесятых, тем более в деревне, телевизор был роскошью и его спасали бы в первую очередь. Еще из мебели присутствуют диван, кресло, стол, комод. На полу дорожка, на окне шторы. В спальне внимание привлекает ковер, не выцветший, не поеденный молью. Железная кровать с панцирной сеткой аккуратно застелена покрывалом. Рядом детская кроватка, в которой на подушке лежит погремушка-зайчик. Открываем шкаф, а в нем вещи. На полках постельное белье, одежда, пеленки. На плечиках мужской костюм, два платья. На тумбочке около кровати губная помада. По всему телу понеслись мурашки. Вижу, что и парни чувствуют себя нехорошо. Заходим во вторую спальню. Шкаф, застеленная кровать, стол, стул. На столе тетради, учебники. Один из них открыт, будто его недавно читали. Беру его. «История. 6 класс». Кладу на место. Быстро все фотографирую, перед тем, как уйти, заглядываем в комод. От того, что видим, всех бросает в жар. Среди прочих бумаг на виду лежат два паспорта СССР и два зеленых свидетельства о рождении. Не рассматривая, кладу в карман. Чувствую, на воздух надо. Выходим на улицу. Облокотившись на стену дома, закрываю глаза. Вокруг давящая тишина. Вдруг где-то рядом мычит корова. От неожиданности сначала запинаюсь и падаю, только потом открываю глаза. Ни коровы, ни парней. Вылетаю из ограды, громко чертыхаясь. Они уже напротив соседнего дома стоят. Спрашиваю про корову. Они отвечают, что не слышали. Сашка поясняет, что так далеко коровы не могут забрести, может, показалось или ветер шумел.
Решаем еще в один дом зайти. Двери не заперты, обстановка победнее, но все вещи также на месте. Все выглядит жилым, если бы только не толстенный слой пыли. На улице становится холоднее. Возвращаемся к УАЗику, но двигаемся мимо него в сторону деревенского клуба. Двери закрыты, через окно видно сцену, на которой стоит пианино с развернутыми на нем нотами. Желания проникать внутрь нет. Подходим к расположенному рядом магазину. Заходим внутрь. Уже не удивляет, а пугает то, что на прилавках есть крупы, консервы, макароны, соль, папиросы. Упаковки все старинные, я такие и не видел, но очень хорошо сохранившиеся, можно сказать, как новые. Непонятно, как все до сих пор лежит на своем месте. Беру банку тушенки. Среди нескольких выдавленных чисел видно 1978. Возвращаю банку на полку. Сделав несколько снимков, собираемся выходить из магазина, но видим в помещении магазина проход, над которым имеется надпись «Хлеб». Захожу туда, а там прилавок с хлебом. И хлеб на нем выглядит как только что привезенный с хлебозавода, только запаха хлебного нет. Сводит желудок. Выбегаю на улицу, где меня рвет. Становится легче. Решаем, что пора уже уезжать из такого странного места. Идем к машине, но замечаем узкий проход между домами, ведущий к небольшой часовне. Все одновременно говорим о том, что, когда подъезжали к деревне, не было ее. Отбросив сомнения, идем по проходу. В отличие от остальных строений, часовня в очень плачевном состоянии, стены закопченные, дверь обгорелая, окна забиты досками, креста на крыше нет. Видно, пожар в ней был. Дверь открыта, заходим внутрь. Стены черные, все выгорело, ничего не осталось. Вдруг голос низкий, нараспев, как у батюшки: «Бегите». Я дышать не могу. По лицам друзей вижу, что они тоже слышали и тоже дышать не могут. Потом срываемся, бежим к машине. Сзади собачий лай. С ходу запрыгиваем в машину. Собак за нами нет. На улице темнеет. Странно, не дольше двух часов, кажется, ходили. На моих часах двенадцать. Столько же, как и перед нашей прогулкой. Секундная стрелка не движется, не идут часы. Достаю телефон, не включается, видимо, аккумулятор разрядился. У парней часов нет, телефоны тоже не работают. Сашка пробует завести машину, а она не заводится. Он ругается, говорит, что не было такого, машина новая. На улице становится холоднее. Открыли капот, смотрим. Да чего мы там увидим? Вдруг рядом с нами трактор затарахтел и соляркой пахнуло. Всего секунды две длилось. Но самого трактора нет. Смотрю, Сашка упал. Я с Толей за машину схватиться успели. Ноги свинцовые, сдвинуть с места не могу. Кое-как в себя приходим, Сашку тормошим. Очухивается. Пробуем снова машину заводить. Совсем стемнело. Пешком бежать некуда, далеко, замерзнем. На улице уже ниже тридцати. Пальцы замерзают. В багажнике есть бумага и доски. Разжечь не получается, не горит огонь в зажигалках. Зато доносится запах горящего дерева, как если бы печку затопили. Но в темноте не видно, идет ли из какой-либо трубы дым. Со стороны клуба донесся звук пианино. Мелодию не разобрать. Трясет уже всех троих. И от страха, и от холода. Через какое-то время девичий смех. Паника одолевает.
Заводится двигатель машины. Не ясно, почему не заводился. Разворачиваемся, подъезжаем к мосту, а он сломан. И не только что, а давным-давно, видны прогнившие бревна. Съезжаем на лед реки. На другом берегу выбираемся на дорогу, но сразу же вязнем в снегу по бампер. Откуда столько снега взялось? Откапываем лопатами. Смотрю на указатель на столбике перед мостом. Четкими белыми буквами на синем фоне написано «д. Беглая». И мост снова целый. Потихоньку едем. Добираемся до леса. На пути шлагбаум. Выхожу из машины и вижу, что он заперт на навесной амбарный замок. Шлагбаум никак не объехать. Только замок сбивать либо таранить шлагбаум машиной. Начинается сильный ветер. Слышим стон из леса. Вернее сдавленные, тихие стоны мужских, женских и детских голосов. Оборачиваюсь назад, в сторону деревни. Во всех домах горит свет. Чувствую, если в руки себя не возьму, упаду в обморок. Теперь Толя упал без чувств, затаскиваем его в машину. Протаранить шлагбаум не получается, скорости не хватает. Ломом и топором кое-как ломаем замок, едем дальше. Доезжаем до поля. Дороги нет, леса с противоположной стороны поля не видно. Темнота. Медленно двигаемся вперед. Лес виден то справа, то слева. Метель такая, что свет фар не помогает. Кажется, что ездим кругами. Находим лес и дорогу. Она стала лучше, машина не вязнет, двигаемся быстрее. Сзади появляется свет фар, который быстро приближается. Лес заканчивается, видим открытый шлагбаум, а внизу, как на ладони, мостик и деревню, где в каждом доме горит свет. Не выдерживаю и теряю сознание.
Пришел в себя, когда на улице уже рассвело. Двигатель заведен, в машине тепло. Сашка с Толей в отключке. Растолкал их. Осмотрелись. Сидим в УАЗике рядом с поворотом на старую дорогу с основной трассы. На моих часах десять. Телефон работает, полный заряд. Спросил, все ли помнят, что было, или мне приснилось. Каждый рассказал, что видел. В целом истории совпали. На дату в телефоне глянул. Получается, что не ездили мы никуда, дата вчерашняя. У парней на телефонах такое же число.
Вылезли из машины. Тело затекло. Впереди нас следов нет, за нами свежие следы нашего УАЗика, тянущиеся от тракта. Достал свой фотоаппарат, нет в его памяти ни одной фотографии. Толя предложил карманы проверить. Все обшарил, но нет паспортов СССР и свидетельств о рождении. Может, перебрали вчера. Все одинаково. Постояли, помолчали, развернулись и поехали к Сашке домой. На следующий день возвратились в город.
Только перед нашим отъездом сказал Сашка, что мало бензина осталось в баке и царапин раньше на переднем бампере не было. Хотя, может, на морозе сильно расход топлива увеличился, а бампер раньше поцарапал, да внимания не обращал.
***
В восемь часов субботнего майского утра я встаю. Не хотелось, конечно, но приходится. Так уж вышло, что с Сашкой мы с той поездки не виделись. Созванивались только. Вчера же он позвонил и сказал, что утром в город приедет ненадолго, предложил встретиться.
В девять мы уже завтракаем в пиццерии. Говорим о погоде, о делах его сельских, о моих городских. Понимаю, что не для таких разговоров он встречу мне назначил. Вижу, что сказать что-то хочет, я не тороплю. Некоторое время сидим молча. Затем Сашка таким серьезным, не свойственным ему тоном, спрашивает, помню ли я, как с Толей зимой в гости приезжали. Отвечаю, что стараюсь не вспоминать. С минуту он молчит, а затем почти шепчет мне, что накануне в УАЗике заднее сиденье снимал, чтобы большой груз положить, и под обшивкой пола нашел кое-что. Сашка неторопливо залазит рукой в карман ветровки, вытаскивает оттуда и кладет на стол передо мной паспорт СССР.
Я пиццу проглотить не могу, кашляю. Вижу, как чай из кружки, которую в руке держу, прямо на стол льется. Сашка кружку у меня берет и по спине хлопает. Говорит, что как паспорт нашел, к машине часа два подойти не мог. Затем он просит меня открыть документ. Беру паспорт, а рука дрожит. По внешнему состоянию не скажешь, что паспорт старый. Открываю его и обнаруживаю отсутствие фотографии, записей, штампов. Сашка утверждает, что это не его шутка. Паспорт выглядит настоящим, серия и номер присутствуют. Мой друг предлагает сжечь паспорт и забыть обо всем. Я же решаю попробовать узнать информацию о документе.
Через час звоню Толе, рассказываю о Сашкиной находке и прошу через его знакомого в органах узнать какие-нибудь сведения по серии и номеру паспорта. Толя сначала не верит, но в итоге обещает помочь.

***
Ночую сегодня один. Жена с детьми гостит у тещи. Паспорт кладу в ящик стола в спальне. Долго не могу уснуть. Январская поездка из головы не выходит. Только за полночь удается провалиться в сон.
Просыпаюсь от какого-то шуршания. Лежу на правом боку, лицом к окну. На улице темно, ночь. Проснувшись, продолжаю слышать шуршание. Осознаю, что звук такой, как будто перелистываются страницы. Это происходит за моей спиной, там, где в углу у стены стоит стол. Еще через мгновение до меня доходит, что оттуда же исходит слабое свечение. Лежу, как парализованный, слышу стук сердца. Потом натягиваю одеяло до глаз. Не двигаюсь несколько минут. Набравшись смелости, тихо переворачиваюсь на спину и смотрю в сторону стола. От увиденного вжимаюсь в подушку и не шевелюсь. Слышу, как стучат мои зубы.
За столом, левым боком ко мне, сидит женщина в домашнем халате. Перед ней две стопки тетрадей. Склонившись над раскрытой тетрадкой, она делает в ней какие-то пометки, затем кладет ее в одну стопку, а из другой берет следующую. Прядь волос падает на лицо, она заправляет ее за ухо. Стол освещает старая настольная лампа, которой у меня никогда не было, накрытая тканью. Всматриваюсь в лицо женщины и узнаю в ней ту, с цветных фотографий из дома в деревне.
Я с силой зажмуриваю глаза. Онемевшей рукой нащупываю выключатель бра. Включаю свет. Открываю глаза, а в комнате никого нет. Нет ни лампы, ни тетрадей. Я весь мокрый. Встаю, иду к столу. Никаких следов того, что несколько минут назад за ним сидела женщина. По всей квартире включаю свет. Не могу осознать, видел ли я все на самом деле или это был какой-то странный сон. Спать больше не ложусь. Заглянув в ящик стола, вижу, что паспорт лежит на месте.

***
Решаю об увиденном ночью никому пока не рассказывать. Паспорт с утра отвез в офис и запер его в сейф.
Ночами больше подобное не повторяется. Толя уже неделю ничего не сообщает о паспорте. На восьмой день звонит и просит к нему заехать.
В ответ на вал моих вопросов он предлагает мне сесть и выпить кофе. Затем рассказывает довольно странные вещи, которые для него узнал его товарищ из органов. От Толи я узнаю, что найденный Сашкой паспорт никогда не был в обращении. Но, вместе с тем, выдавались паспорта с такой же серией и соседними номерами. А этот паспорт почему-то пропустили. Получали их жители Ленинграда в тысяча девятьсот восемьдесят первом году. Толя выражает свои умозаключения о подделке этого паспорта, так как и Ленинград слишком далеко от наших мест, тем более от той деревни, а деревня вроде расселена была уже в конце семидесятых.

***
На следующий день забираю паспорт из офиса и встречаю Толю. Предлагаю ему попросить своего знакомого дать посмотреть документ экспертам. Толя обещает попробовать. Отдавая ему паспорт, советую не держать его дома.
Через три дня жду Толю вечером в гости. Моя семья снова в отъезде, а посему никто не будет мешать болеть за футбольную команду.
По виду Толи ясно, что есть новости. Узнаю, что, по словам экспертов, бланк паспорта является подлинным, но не имеющим следов чернил, штампов и клея от фотографии. Тогда я рассказываю Толе о том, как дома видел женщину с фотографий дома в деревне, проверяющую школьные тетрадки. Не особо убеждаю его в произошедшем.
Решив к этой теме сегодня больше не возвращаться, смотрим футбол. Затем стелю Толе в гостиной, сам иду в спальню. Паспорт убираю в тумбочку в коридоре. Слышу, как Толя храпит. Следом засыпаю и я.
Просыпаюсь от того, что меня толкает Толя. Говорю ему, что туалет в другой стороне. Он же подставляет палец к губам и указывает взглядом в сторону коридора.
Несколько секунд мы молчим. Из коридора до нас отчетливо доносится приглушенный женский голос: «Алло, милиция. Алло, слышите? Вы меня слышите?.. Помогите». Тишина. Затем какое-то жужжание, тот же голос: «Междугородняя? Алло! Алло!». Снова тишина. С минуту не двигаемся. Одновременно и жутко, и любопытно. Вскакиваю с кровати, включаю свет. Идем в коридор. Там никого. Толя меня трясет за руку, спрашивая, что все это значит. Не обращая на него внимания, открываю тумбочку. Паспорт на месте. Я знаю, что у меня в квартире есть линия стационарного телефона. Я им давно не пользуюсь, но линию на всякий случай оплачиваю. Телефонный аппарат очень старый, с дисковым набором номера, но в рабочем состоянии, должен стоять в обувной тумбочке. Телефонная розетка выведена туда же. Я точно знаю, что телефон отключен от розетки. Присаживаясь, открываю дверцу и вижу мой старый, черный, дисковый телефонный аппарат, на котором нет ни дисплея, ни кнопки повтора. Вытаскиваю аппарат, тяну за провод и понимаю, что вилка вставлена в розетку. Вынимаю ее. Затем набираю цифру ноль и диск возвращается на место с характерным жужжанием. Из кухни приношу пакет и заворачиваю в него телефон.
Предлагаю Толе, не дожидаясь утра, позвонить его знакомому из органов и просить его отдать телефон для проверки отпечатков пальцев. Толя сначала не соглашается, говорит, что не надо копаться в том, чего мы не понимаем. После моих уговоров он звонит. Через час мы стоим около дома Толиного знакомого. Тот выходит, говорит, что мы обнаглели совсем. Знакомимся. Зовут его Виктор, на вид лет сорок с небольшим. Толя раньше рассказывал ему историю про деревню и паспорт. Теперь добавляем про телефон и просим его поручить кому-нибудь из экспертов проверить его на наличие отпечатков. Виктор еще раз добавляет, что мы оба с ума сошли. Затем отходит. Несколько минут говорит с кем-то по телефону.
Через полчаса мы ждем в управлении полиции эксперта, уехавшего на вызов. Еще через полчаса он приезжает. Ему уже известно о нас. Отдаю ему телефон, он не спеша снимает отпечатки с моих ладоней и пальцев. Пока я листами бумаги пытаюсь стереть черную краску с рук, эксперт порошком обрабатывает телефон. Говорит, что отпечатки есть, фиксирует их на пленку. Более конкретно сообщит к обеду. Возвращает мне телефонный аппарат.

***
Утром едем с Толей в телефонную компанию. Через полчаса ожиданий узнаем, что с моего номера в 3 часа 43 минуты произведен звонок на номер 02. В 3 часа 45 минут на номер 07. Это номер для заказа международных переговоров. Но соединения не произошло, поскольку такая служба уже несколько лет в нашем городе не работает. Значит, все произошло на самом деле, хотя до сих пор отказываемся верить своим глазам.
В час дня звонит эксперт и говорит, что на телефонном аппарате обнаружены только мои отпечатки.
Думаю, что больше ничего узнать не получится, но потом до меня доходит, что паспорт практически все время лежал в офисе, где также есть городской телефон. Двигаем на мою работу. Идем сразу же в службу безопасности, где после долгих уговоров удается узнать, что за то время, пока паспорт находился в моем кабинете, четыре раза осуществлялись вызовы на номера 02 и 07 продолжительностью не более 10 секунд, и один раз произведен вызов на семизначный номер, начинающийся на цифру 2. В нашем городе телефонных номеров на такое число нет. Я набрал номер, автоответчик ответил, что такого номера не существует.

***
На следующий день Толя привез меня к зданию городского УВД, сказав, что Виктор приглашает. Я раньше у него не спрашивал, в какой должности его знакомый из органов и как его фамилия. На месте оказалось, что Виктор является заместителем начальника управления, носит звание подполковника и имеет очень большой кабинет. Подтянутый, вежливый, общается запросто, без высокомерия. В общем, совсем не похож на начальника стражей порядка.
Сидя за столом напротив нас, Виктор начинает с того, что сильно заинтригован нашей историей, а потому навел справки о деревне Беглой и расселенных жителях. Подземный ядерный взрыв действительно имел место в том районе, но подробности неизвестны, засекречены. Населенный пункт «Беглая» во всей области ни в каких документах не значится. Его коллеги из райцентра пояснили, что про отворот с тракта знают, но никто из них никогда там не бывал, местные туда не ходят и не едут. Информации конкретной нет, только несколько жителей, пожилых уже людей, говорят, что было давно в интересующем нас районе какое-то жилье до конца семидесятых. То ли деревенька, то ли заимка, то ли хутор, никто не знает. А откуда это жителям известно, они и сами сказать не в силах. При этом никто из них не может назвать кого-нибудь из той деревни, кого видел или с кем знаком был еще до расселения. Миф какой-то. Вроде по легенде была деревня, а вот из письменных источников этого не следует. Странным ему представляется то обстоятельство, что жители, пусть и небольшой деревни, обходились без поездок в райцентр в магазин, в школу, в больницу, за пенсиями, за зарплатой.
Еще по просьбе Толи он узнал, что вызовы на телефон 02 из моей квартиры и офиса действительно были, но звонивший ничего не говорил. Более же интересной оказалась информация о семизначном телефонном номере на цифру 2. Такого абонента действительно сейчас не существует. Но в семидесятые-восьмидесятые годы этот телефон работал в Ленинграде. Данных владельцев номера установить не получилось, но адрес есть.
После всех слов Виктора мне даже не ясно, хорошие это новости или плохие, рад я этому или огорчен. Получается, что мы шагнули за черту неизвестности и не знаем, чем это обернется.
Перед нашим уходом Виктор вручает мне листок с написанным на нем адресом. Говорит, что наша история довольно складная и относится он к ней уже иначе, чем сначала, но если действительно есть желание найти владельца номера, то надо ехать в Питер, разбираться на месте, а необходимое содействие по своей линии он окажет.

***
Три дня прошло после разговора с Виктором. Я как-то не отнесся всерьез к предложению съездить в Санкт-Петербург. Далеко, накладно, с отпуском надо договариваться. Паспорт лежит в сейфе на работе. После длительных раздумий решаю сжечь его завтра и все забыть.
Вечером звонит Сашка. Говорит, у него есть новости. Но узнать их лучше при личном присутствии. Просит приехать, а заодно и порыбачить. Едем с Толей к нему на выходные. Паспорт решаю пока не трогать.
Сашка рассказывает, что работает у него один мужичок пастухом. Интересную историю тот ему поведал, но лучше, чтобы мы ее сами от того мужичка услышали.

[leshco]

Рано утром едем на реку, пробуем рыбу ловить. Сашка говорит, что пастух подойдет к нам скоро. К десяти часам верхом на лошади подъезжает мужичок. Небольшого роста, загорелый, с желтыми прокуренными зубами. На фалангах пальцев видны татуировки. Руки грязные, в земле. Здоровается. Сашка просит его рассказать нам то, что ему говорил.
Садится мужичок прямо на землю, закуривает и начинает: «Ну, я слышал от Валерича про деревню. Вы же еще зимой приезжали, я помню. А потом Валерич мне про то, куда вы ездили, говорил. Я сразу-то не сказал ничего. Ну, не мое же дело. Полезу нос совать, а Валерич может и по зубам дать. Потом Валерич сказал, что старый паспорт в машине нашел. Ну, я молчал, молчал, да решил ему рассказать.
Значит, дело было в восемьдесят четвертом. Сам-то я местный, из Михеевки. Тут пять километров до нее от райцентра. Жили мы с матерью да братом Вовкой. Отец помер, когда я еще совсем пацаном был.
В июле восемьдесят четвертого Вовка из армии дембельнулся. Мне тогда семнадцать было. Ну, загуляли мы с Вовкой и его корешами. Ночью домой пришли пьяные. Мамка ругаться давай, выгнала протрезвляться. Нам еще выпить охота, а взять негде. Тогда Вовка сказал, что можно в магазин наш деревенский залезть, водки взять. Ну, пьяному море по колено. Пришли к магазину. Сторожа там отродясь не было. Замок сломали и зашли. Нашли водку, закуску. Ну, и прямо в магазине праздник продолжили. Там и уснули. Проснулись от Зинкиного крика. Она продавщицей была, на работу, видать, пришла. Пока мы глаза продирали, она уже из магазина выбежала. Нам-то ясно, что участкового вызовет - и все, сгребут нас да посадят, тогда же разговор короткий был. Ну, мы с Вовкой бежать. Смотрим, кореш Вовкин на грузовике едет. Мы к нему. Оказалось, что он до соседнего райцентра, на станцию товар какой-то получать. Мы напросились, залезли в кузов. Ясное дело, что дома искать нас будут. Так и в соседнем райцентре остановиться негде, на виду будем. Думаем, что делать. Знали мы по слухам, что с тракта, по которому ехали, отворот есть. Там когда-то деревня была, а названия никто не знал. Решили эту деревню найти, отсидеться пару дней, решить, что делать. Мы же из магазина с собой тушенку да хлеба прихватили. Значит, сошли мы с грузовика на отвороте, кореша Вовкина попросили не говорить, что видел нас. Пошли по дороге в лес. Еще удивились тогда, что как только дорога в лес зашла, на ней шлагбаум стоял. Слыхали мы, что древнюю ту расселили лет пять назад, а дорога хорошая, машина бы спокойно проехала. Ну, долго мы шли. Сначала по лесу, потом через поле, затем снова через лес. На выходе из леса снова шлагбаум, открытый. Дошли до деревни. Она за речкой находилась, через речку мост. У моста табличка «Беглая». За мостом лавочка. Сели отдохнуть. На улице духотища. Смотрим на дома, а они все как жилые. Из хорошего кругляка, заборы ровные, окна целые. Вовка еще удивился, как за пять лет ничего не сломалось, не повалилось. Домов двадцать было, не больше. Все в ряд стояли, вдоль улицы. Ну, значит, сидели мы на лавке, пока темнеть начало. Страшно было как-то в дома заходить. Когда темнеть стало, как-то сразу похолодало, не по-летнему. И помню, что тишина аж уши резать стала. Когда почти стемнело, решили в дом зайти, не сидеть же ночь на улице. В самый ближний дом зашли. С улицы еще немного свет в окна попадал. Дом небольшой. Из сеней прямо кухня, направо комната. Как сейчас помню. Из этой комнаты дверь в маленькую спальню. Зашли, так не поверили. Дом как жилой. Кровати застелены, на кухне посуда какая-то, вещи разные везде. Но стемнело уже, не видно толком ничего. Да и умаялись за день. Решили спать лечь. Я на кровать в большой комнате лег, Вовка в спальню ушел. Проснулся ночью от голосов. Открываю глаза и вижу, что свет в маленькой спальне горит, и слышу Вовкин голос и женский. Мы-то, когда в дом зашли, свет и не пытались включать, даже на ум не пришло. Слышу, что говорят о чем-то, но слов не разобрал. Страшно мне стало. Ну, и крикнул я громко: «Вовка!». Тут же свет погас. Я вскочил, а в том месте, где дверь в комнату была, – стена. Я долбиться в стену стал, Вовку зову. Тишина. Потом огляделся вокруг, а комната совсем другая, мебели нет. Вместо кровати топчан какой-то старый. Я из комнаты, а кухня и сени совсем другие. Никаких вещей нет. Другой дом, короче. Я на улицу. Дом как подменили. За ограду выбежал, а нет той деревни, в которую мы пришли. Десяток каких-то покосившихся домов. Я Вовку стал звать. Тишина. Лавка за мостом и сам мост пропали. Когда рассвело, я все дома облазил. Никого не нашел.
Домой пошел, что еще было делать. Речка мелкая, так вброд и перешел. До тракта как дошел, не помню. Там уже еле попутку поймал. Машин-то мало тогда было. Ночью только до дома добрался. От мамки влетело, сказала, что ищут нас.
Утром я сам к участковому пошел. Закрыли меня, про Вовку спрашивали. Я им, как есть, все рассказал. Не верили. Потом снарядили машину, поехали. До отворота с тракта доехали. Посмотрели, а дорога заросшая кустами вся, не проехать. Следователь с опером сказали, что пешком они не пойдут. Мол, наврал я все. В общем, вернулись. Дали мне тогда полтора года. Вовку в розыск объявили. Так, наверное, по сей день ищут.
Мамка не дождалась, померла. Я ей так про Вовку и деревню не рассказал. Как вышел, так в доме нашем уже другие люди жили. Уехал я тогда из этих мест, где только не жил. Два года назад вернулся. Валерич пастухом взял.
А, самое главное, вот что. Я до того, как в доме том уснул, под подушкой нашел свисток. Из гильзы старинной. Я такие не видел. Вовка тогда из армии принес несколько, а эта совсем другая была. Свисток я в карман положил. А перед тем, как идти к участковому сдаваться, свисток в сарае спрятал. В колонии каждый день ту ночь вспоминал. Когда вернулся, то в доме новые жильцы уже жили. Идти-то некуда было, они пустили меня на ночь. До сна я в сарай пошел и свисток нашел, положил его около кровати. Ночью проснулся от того, что меня зовет кто-то. Глаза открыл и вижу, в комнате девочка стоит. В белой рубашке до пола, волосы темные распущенные. И рукой ко мне тянется. Вроде как хочет, чтобы я ее за руку взял. Я как закричу. Девочка исчезла. Хозяева прибежали. Ну, я сказал им, что кошмар приснился. А они меня попросили наутро собраться и уйти.
С утра я к бабке Зое пошел. Жила у нас такая в деревне, ворожея. Пришел, рассказал ей про девочку. Она и говорит, что у меня вещь какая-то той девочки. И что при мне она. Я в толк взять не мог, что за вещица такая, а потом достал свисток. Баба Зоя его даже в руки не взяла. Сразу сказала, чтобы я уходил. Я ей хотел про деревню рассказать, но она и слушать не стала. Только перед порогом уже окликнула меня и сказала, что мой родной человек рядом с этой девочкой.
Сначала хотел свисток выбросить, но передумал. Потихоньку пробрался в тот же сарай и закопал его. Тогда же и уехал отсюда. Про Вовку до сих пор ничего не знаю. Хотел, как вернулся, до той деревни добраться, да так и не вышло.
Вот, считай с неделю, как я Валеричу все рассказал, потом дом показал, в котором жил в Михеевке. Валерич и не знал, что я из местных. Вчера утром Валерич сказал, что в доме том дед живет, и он с этим дедом договорился, чтоб тот меня пустил в сарае кое-чего поискать. Взамен Валерич деду денег дал да пообещал, что я ему дров нарублю. Деду-то все равно, пустил. Вчера с вечера пришел туда. Тяжко сначала на душе стало. Все-таки домом родным когда-то был. Потом дров нарубил. Дед с вопросами не лез. Но вот дом-то тот еще, в котором я жил, а сарай новый, в другом месте построен. Старого сарая уже нет, на его месте все травой поросло. Всю ночь я траву выдергивал да землю копал. Под утро только нашел».
Мужичок встает, идет к лошади. Из сумки, пристегнутой к седлу, достает сверток. Подносит к нам. Старые тряпки совсем истлели. Разворачивает их, передает нам свисток, сделанный из гильзы, и добавляет, что он был бы рад забыть эту историю.

***
Беру свисток в руки. Довольно в хорошем состоянии, несмотря на десятилетия, которые пролежал в земле. На донной части гильзы видна маркировка: VPT 25.
Сворачиваем рыбалку и едем к Сашке домой. Уже там, посетив различные сайты в интернете, довольно быстро находим информацию о гильзе. Указанная на ней маркировка соответствует стандартному патрону для винтовки Мосина, произведенному в Финляндии в 1925 году. Большое количество подобных гильз было найдено в местах боев Советско-Финской и Великой отечественной войн в Карелии и севере Ленинградской области.
Я загораюсь желанием лететь в Санкт-Петербург. Сашка и Толя отговаривают меня, но я настаиваю.
Прошу у начальства отпуск на четыре дня. Этого времени должно хватить. Через двое суток вылетаю. Найденный паспорт и свисток беру с собой.

***
Санкт-Петербург встречает меня отличной погодой. Город очень красивый, но осмотр дворцов и гуляние по набережной оставляю на потом. Добравшись до гостиницы и приведя себя в порядок, достаю из сумки листок с адресом дома, где когда-то работал несуществующий ныне телефонный номер. Заказываю такси.
Едем долго. В городе я не ориентируюсь. В каком районе находимся, сказать не могу. Подъезжаем к старым четырехэтажным «сталинкам» желтого цвета. Фасады отремонтированы, практически во всем доме пластиковые стеклопакеты. На доме вывеска с нужным мне адресом. Въезжаем во двор. Три подъезда. Мне надо во второй. Расплачиваюсь с таксистом и отпускаю его.
На подъезде металлическая дверь, домофон. Звоню, никто не отвечает. Жду. Как назло, никто не входит и не выходит. Всю дорогу до этого дома думал, что скажу жильцам квартиры, но так на ум ничего толкового не пришло. Действовать буду по обстановке. Наконец из двери выходит мужчина, я проникаю в парадную, как называют подъезды жители этого города.
Квартира на втором этаже. Всего на площадке три квартиры. Мне нужна та, которая сразу направо. Звоню. Тишина. Звоню соседям. Открывает женщина, даже не спросив через дверь, кто пришел. Спрашиваю про жильцов из интересующей меня квартиры. Не нахожу ничего лучше, как сказать, что ищу дальних родственников, прилетел с другого конца страны, даже посадочный талон показываю. Женщина говорит, что живет в доме всего год. Квартира соседняя пустовала, только месяца два, как ее купили. Но владельцы не живут, она их не знает.
Спускаюсь на первый этаж. На звонки и стук никто не откликается. Иду по другим квартирам на третьем и четвертом этажах. Мне удается поговорить только с двумя жильцами. Никто ничего ни про старых, ни про новых хозяев ничего не знает. Да, и в легенду мою, видимо, не особо верят. Решаю выйти на улицу, подумать, что делать. Уже на первом этаже меня окликает пожилая женщина, которая вышла на площадку квартиры первого этажа. Спрашивает, кого я ищу. Я излагаю свою версию. Она говорит, что живет в доме с шестидесятых годов. Не хотела мне дверь открывать, но слышала, как я спрашивал про жильцов в квартире над ней. Любопытство победило.
Женщина рассказывает, что в квартире над ней, в той, которая меня интересует, раньше жила семья. Года полтора назад семья куда-то переехала, а уже как два месяца квартиру купили другие. Пару раз всего появились и все. Спрашиваю про семью, которая съехала. Отвечает, что эти люди жили с восемьдесят второго года, как получили эту квартиру. До того она пустая стояла после пожара. Пожар был в восемьдесят первом. Никто из соседей не пострадал, только одна квартира горела. Спрашиваю, кто до пожара жил. Она же разводит руками и говорит, что не помнит. Знает, что жил кто-то, но не помнит кто. Не помнит, пострадали ли жильцы той квартиры в пожаре или нет. Как отрезало. Она еще удивилась, что я спросил про жильцов, живших до пожара. Говорит, что до меня ее никто об этом не спрашивал. Я интересуюсь, могу ли я еще у кого спросить об этом. Валентина Петровна, как она представилась, говорит, что во всем их небольшом доме с тремя парадными она, хотя бы внешне, знает всех. Есть еще только один человек, который живет в нем с тех времен. Собирается меня проводить.
Идем к первому подъезду. Она звонит в домофон. Заходим. На втором этаже нас уже ждет еще одна пожилая женщина. Валентина Петровна пересказывает ей наш разговор. Но моя новая знакомая также ничего не помнит о жильцах той квартиры. Помнит, что был пожар. И все, больше ничего. Некоторое время они вместе вспоминают и шестидесятые, и семидесятые, и еще много чего. Мы незаметно оказываемся на кухне и пьем чай. Я поражен такому гостеприимству. Вижу, двум пенсионеркам разговор об их молодости очень интересен, только для меня информации никакой. Я благодарю и прощаюсь. Выхожу из дома. Напротив детская площадка, за ней деревья и несколько лавочек.
Сижу на лавочке в полном расстройстве. Вокруг никого нет. Так далеко прилететь, найти адрес и ничего не узнать. Хотя не сильно и надеялся, но все же. Достаю телефон. Толе надо позвонить.
Вижу, бабушка какая-то в мою сторону идет. И как-то не по погоде одета. На улице июль, а она в пальто, вязанном берете. Опять же старые люди теплее одеваются. Здоровается и садится рядом. Слева и справа лавочки пустые, а она ко мне. Сидит молча и под ноги смотрит. Встаю, начинаю номер Толи набирать и слышу: «Постой, присядь».
Голос хоть и пожилой, но крепкий. Оборачиваюсь на бабушку. На вид лет девяносто, а голос моложе. Сажусь. Она смотрит на меня, потом отводит взгляд в сторону дома и спрашивает, не ищу ли его жильцов. Думаю, откуда тебе знать, что я здесь делаю, но отвечаю, что ищу, да нет никого.
Тогда она поворачивается ко мне и говорит: «Я же не про нынешних жильцов. Ты других ищешь. Тех, кто здесь давно жил, до пожара. Их никто не помнит и ничего тебе про них не скажет. Но то, что жили люди в этой квартире до пожара, – это точно. И ведь я их вроде знала, но даже имен не помню. Как выглядели, не помню… Столько лет здесь живу. Вон в соседнем доме. Но на работу всегда через этот двор ходила… Уверена, что жили там муж с женой и взрослая дочь… Она не замужем была, детей не имела. Но как звать-то ее, не помню… А ведь я знала ее, уверена, что знала. Не знаю почему, но в школу тебе нужно сходить. Там надо искать… А, может, и не надо? Никто до тебя о них не спрашивал. Ты первый. Но если захочешь, то найдешь. Ты вон сейчас до угла дома дойди и посмотри. Школу оттуда видно».
Я ошарашено смотрю на бабушку. Потом зачем-то спрашиваю, как ее зовут.
Она долго смотрит на меня, глаза ее будто темнее становятся. Затем отвечает: «Зоя Павловна меня зовут».
Я встаю и по указанию бабушки дохожу до угла дома. За ним, через три перекрестка, виднеется здание школы. Оборачиваюсь и иду к лавочке. Там уже никого нет. Пробегаю до конца дома, нет нигде бабушки. Из первого подъезда выходит уже знакомая мне Валентина Петровна. Удивляется, что я до сих пор около дома хожу. Спрашиваю, не знает ли она Зою Павловну, которая неподалеку живет. Она с подозрением смотрит на меня, задумывается и говорит, что только одну Зою Павловну знала, которая в школе учительницей биологии работала. Только схоронили ее уже лет десять назад. Желает мне удачи и идет к себе. Чувствую, как «мурашки» по спине бегут.

***

По возвращении в гостиницу звоню Толе. Рассказываю о событиях и прошу подключить Виктора, который обещал помочь.
Утром звонит мужчина. Говорит, что его попросили оказать мне содействие и через час он за мной заедет.
В назначенное время я уже в машине знакомлюсь с Иваном и Дмитрием, сотрудниками органов, как они выразились. Не посвящая их в детали, объясняю, что необходимо установить некую Зою Павловну, возможно имеющую отношение к указанной мной школе. В свою очередь Иван говорит, что его просили узнать данные жильцов квартиры, где я был накануне. Но никакой информации о людях, проживавших в ней до восемьдесят второго года, нет. Также нет сведений о случившемся там пожаре, хотя об этом за давностью могли данные не сохраниться.
Школа летом не работает, но мы застаем на месте директора. Оказывается, сотрудники органов заранее нашли его и попросили прийти.
Директор, уже немолодой мужчина, слушает о том, что в полицию обратился заявитель, якобы разыскивающий свою родственницу, которую звали Зоей Павловной, и, по имеющейся информация, она работала в этой школе. Затем Иван отходит с директором в сторону и пару минут они общаются наедине. Директор заявляет, что работает здесь только три года, такого сотрудника не знает, но скоро все выяснит.
Не знаю, кем работают ребята, но директор, видимо, проникся ситуацией, через полчаса к нам присоединяются завуч и два учителя. Они подтверждают, что в школе более сорока пяти лет проработала учителем биологии Афанасьева Зоя Павловна. Десять лет назад, уже будучи давно на пенсии, она умерла. Родных у нее не было. Жила недалеко от школы. Все ее любили и уважали.
Затем завуч уходит и возвращается с альбомом. Полистав страницы, она извлекает фотографию, на которой, окруженная старшеклассниками, с букетом цветов на коленях сидит Зоя Павловна.
Мне становится душно. Я извиняюсь и выхожу. Нахожу туалет. Открываю холодную воду и ополаскиваю лицо. Затем, опершись ладонями о раковину, смотрю, как сильная струя воды бьет прямо в решетку сливного отверстия, от чего вокруг летят брызги.
Я же вчера с ней разговаривал. Она, конечно, была гораздо старше, чем на фотографии, но это точно была она.

***
Возвращаюсь в кабинет директора. Там и говорить-то уже не о чем. Сотрудники органов прощаются с преподавательским коллективом. Я перебиваю их и спрашиваю, не пропадал ли кто-либо из учителей школы без вести примерно в восемьдесят первом году.
Несколько секунд директор, завуч и учителя молчат, но затем дают отрицательный ответ. Завуч поясняет, что личные дела бывших учителей хранятся в архиве отдела образования и там можно все проверить. В школе нет ни одного преподавателя, который бы работал в ней в те годы, но все равно о пропаже учителя им было бы известно. Прощаемся и выходим на улицу.
Извиняюсь перед Иваном и Дмитрием за наглость, но прошу их постараться узнать сведения о том, пропадал ли когда-либо учитель этой школы. Они уезжают, обещая на следующий день сообщить о том, что удастся узнать.
Поскольку я не знаю, что мне теперь делать, просто сижу на лавочке во дворе школы. Из головы не выходит Зоя Павловна. Ну, не с ума же я схожу.
Через какое-то время ко мне подходит завуч. Говорит, что уже пошла домой, но увидела меня, хорошо, что я не успел уйти. Она дает понять, что в историю с заявлением о розыске Зои Павловны она не верит. Но ей очевидна моя личная заинтересованность во всем этом деле. Я не скрываю, что не являюсь полицейским и имею свои причины для того, чтобы ворошить прошлое. Какое-то время она сомневается, видно, что о чем-то напряженно думает. Спрашивает, уверен ли я, что хочу копаться в таких странных вещах. Я отвечаю утвердительно. Она говорит, что постарается помочь. Ей хорошо знаком человек, который когда-то давно был учителем в этой школе. Завуч отходит, с минуту разговаривает по телефону. Затем предлагает мне прогуляться до дома, где этот человек живет. Он ждет.
Мы идем минут тридцать. Она рассказывает, что своего знакомого считает учителем и наставником. Сейчас ему семьдесят. Он на пенсии. Жена умерла, дети разъехались, живет один. И у нее есть причины полагать, что он сможет мне чем-то помочь. Но об этом лучше разговаривать не с ней, а с ее знакомым, если он, конечно, захочет об этом говорить.
Двери нам открывает седой старик. Именно старик. Я бы не дал ему семидесяти лет, выглядит он гораздо старше. Движения неторопливы, в глазах неимоверная печаль и усталость. Но выражение лица очень доброе и приятное. Мы здороваемся, знакомимся. Мне предлагается сесть в кресло в гостиной и посмотреть телевизор. Хозяин с завучем уходят в другую комнату, закрыв за собой дверь.
Через десять минут они выходят. Я встаю. Хозяин очень серьезен. Оценивает меня взглядом и произносит: «Верочка, я думаю, нам надо поставить чаю. Разговор обещает быть долгим… Знаете, молодой человек, вы первый, кто за тридцать четыре года спросил об исчезнувшей Кате».

***
Завуч Верочка приносит из кухни и расставляет на журнальном столике чашки с чаем, варенье, печенье. Я осматриваю комнату. Не так богато. Очень много книг. Практически вдоль всех стен стоят книжные полки. Когда приготовления к чаепитию окончены, хозяин квартиры спрашивает меня, почему я со своим вопросом обратился в школу. Решаю все рассказать. Не поверит, так не поверит.
Более двух часов у меня уходит на изложение всей истории. С каждой минутой моего рассказа хозяин становится все мрачнее, но не перебивает, слушает внимательно. В конце повествования я выкладываю на столик паспорт и свисток, а он отходит к балконной двери, садится на стул и молча курит.
Затем вновь усаживается в кресло и просит напомнить обстановку в доме, где на стене висели фотографии. Я повторно описываю обстановку. Говорю о фотографиях, телевизоре, накрытом платком, диване, кресле, столе, комоде и прочем.
Видно, что хозяин пытается что-то вспомнить, а затем начинает: «Теперь я поведаю вам свою историю. К восемьдесят первому году я работал учителем в этой школе уже восемь лет. В семьдесят седьмом в школу пришла Катя преподавать историю. Откуда она пришла, где работала раньше, я не помню. Со временем мы сдружились. Вы не подумайте, отношений между нами не было, только дружили… Хотя Катя ведь любила меня, да и я, чего уж греха таить. Но я был женат, рос сын. Поэтому держал себя в руках. Имелись мысли рассказать все жене и расстаться. Но как-то не решался. А у Кати были только родители, больше никого. Замужем никогда не была, детей не завела.
За неделю до первого сентября восемьдесят первого мы, пятеро учителей, решили съездить на юго-запад области, в окрестности Ивангорода. Инициатором была Катя. Как учитель истории, она сказала, что нам всем просто необходимо осмотреть оставшиеся ДОТы времен войны. Поехали мы на «Волге» нашего математика. Конечно, машина была не его, а отца. Для учителя тогда автомобиль являлся чем-то недостижимым.
Загрузили мы, значит, продукты, палатку и поехали. С собой я взял фотоаппарат, которым очень гордился. Тогда для нас это было большим событием. В тех краях раньше из нас, кроме Кати, никто не был.
Из всей компании я был самым старшим, мужчина тридцати шести лет. Кате тридцать пять, остальным парням меньше. В общем, ощущал я за всех ответственность.
Доехав до места, на окраине города осмотрели два полуразрушенных немецких ДОТа. Друг друга на месте сфотографировали. Дальше поехали к реке Луге. Там ДОТов было гораздо больше. По большей части разрушенные во время войны. Толстенные бетонные стены разворочены взрывами, на арматуре висели куски бетона. Катя нам читала лекцию о том, что ДОТы являлись частью Кингиссепского укрепрайона, построенные в тридцатых годах. В сорок первом там шли бои. Так, за прогулками по лесу и осмотром последствий войны, прошел день. К вечеру уехали от ДОТов, поставили машину на поляне недалеко от дороги, разбили палатку. Разожгли костер, поели. У нас была припасена бутылка водки. Я и Катя пить не стали. Пока еще совсем не стемнело, мы с ней решили пройтись, побыть вдвоем, поболтать. Договорились, что далеко отходить не будем, в пределах видимости костра. Отошли метров на триста. Сели на поваленное дерево. Катя достала из кармана гильзу. Сказала, что нашла ее в одном из ДОТов, она старая, времен войны. Еще удивилась, что ей так повезло и никто раньше ее не нашел. Отдала гильзу мне на память.
Десяти минут не прошло, как очень быстро стало темнеть. Я Кате сказал, что к ребятам возвращаться надо. И вдруг понял, что костра не видно. Но мы же знали, откуда пришли, лес не густой. Двинулись в нужном нам направлении, а поляны, палатки и костра нет. Стали кричать. Никто не отзывается. Совсем стемнело, буквально за три минуты. И вокруг такая тишина наступила, только шаги слышно. Я на часы посмотрел, а они стоят. Сначала как-то даже смешно было, но потом не по себе стало. Примерно час мы по лесу кружили. Затем увидели свет. Пошли на него. Вышли к домам. Пять бревенчатых домов. В четырех ставни закрыты, только в одном открыты, слабый свет в окошке, как от свечи. Катя сказала, что не должно здесь быть никаких домов. К стене одного из домов была прибита табличка с надписью «д. Беглая». Подошли к дому, в котором свет был. Окна прямо на улицу выходят, не в ограду. Стали стучать по стеклу. Тишина. Окно шторкой занавешено, не видно, что внутри. Я, если честно, струхнул тогда порядком. Место какое-то неживое, что ли. Тут совсем холодно стало. Уже оба дрожим, не то от холода, не то от страха. Катя предложила в калитку зайти и в дверь дома постучать. Зашли в калитку. Там собачья будка, цепь с ошейником на земле, а собаки нет. Увидели, что дверь раскрыта настежь. Заглянули. В прихожей темно, дверь в комнату прикрыта и через щелку свет видно. Спросили, есть ли кто дома. Никто не ответил, но, как нам показалось, скрипнуло внутри дома что-то. Еще раз позвали, не отозвался никто, но зашагал по полу. Я в это время обернулся и сквозь просветы в заборе огонек увидел – будто костер горит. Сказал Кате, что костер увидел, уходить надо. А она уже к двери к комнате подошла. Дальше все быстро произошло. Катя дверь открыла, в комнату зашла и налево завернула, скрылась от моего взгляда. Затем услышал, как она сказала: «Здравствуйте». У меня на мгновении отлегло даже, понял, что есть кто-то в доме. Пошел по прихожей к комнате. Там идти то метра три, да только перед самым входом в комнату я собачий лай услышал из двора. Обернулся, вернулся к выходу из дома. Никакой собаки нет. Обратно к комнате направился, только дверь уже закрыта. И никакой ручки на ней не было. Я и пинал, и толкал, и стучал. Не смог открыть. Катю звал. Никто не отозвался. И света в щели видно не стало. Я на пол лег, под дверь старался заглянуть, а там темнота. На улицу выбежал, а ставни на окнах закрыты наглухо. Открыть их не получилось, только руки с ногтями ободрал. Долго я там возился, да не мог в дом попасть. И Катя мне не откликалась. В лес посмотрел, костер виден. Решил за подмогой бежать да монтировку заодно в машине взять. До поляны совсем близко оказалось. Парни еще водку не допили. Сначала спросили, что это я так долго, целых пятнадцать минут до кустов ходил. Потом увидели мои руки ободранные и, смеясь, спрашивать стали, не поранил ли я себе зад. Я им кричать стал, что Катя пропала, надо бежать выручать. Они дальше хохотать, мол, какая Катя пропала, меня моя жена Татьяна дома завтра ждет. Я только тогда заметил, что на улице только начинало смеркаться. На часы глянул, а они идут, прошло всего пятнадцать минут, как мы с Катей гулять пошли. Я в багажнике монтировку схватил, парням сказал, что шутить потом будем, сейчас надо Катю найти. До темноты мы по лесу ходили, а так дома и не нашли. Парни все время спрашивали меня, кого мы ищем и глядели на меня, как на ненормального. Затем они сказали, что спать пойдут, а я, если хочу, могу всю ночь по лесу ходить. Я всю ночь и ходил, только костер из виду не выпускал. Уже на рассвете наткнулся на остовы трех старых построек. Видимо, когда-то домами были, только очень давно. Нижние трухлявые бревна только сохранились. Там меня рыдающего парни и нашли. Вернувшись к поляне, я перерыл всю машину, но не нашел ни одной Катиной вещи.
Всю дорогу домой они не могли понять, какую Катю я потерял. Приехали мы осматривать ДОТы вчетвером. Никакая учительница Катя из нашей школы им не знакома.
Только тогда, утром, я понял, что не помню ни фамилии, ни отчества Кати, ни когда ее день рождения, ни где она жила. Ничего. Знал только, что она работала учителем истории в нашей школе уже четыре года, что ей тридцать пять лет, что живет с матерью и отцом, мужа и детей нет. Даже историю ее жизни не помнил, хотя она много о себе рассказывала. Но, конечно, помнил, как она выглядит.
Я тогда в школе всех на уши поднял. Ни преподаватели, ни ученики не знали никакой учительницы Кати. Я пересмотрел все фотографии, где она должна была быть, но ее нигде не было. В милиции заявление принимать отказались, так как не мог указать ни фамилии Кати, ни места ее жительства. Меня тогда на больничный отправили, якобы с нервным срывом. А я поверить не мог, как так произошло, что исчез человек, а с ним и все воспоминания о нем и его вещи, фотографии. Будто и не было никогда этого человека.
Просидев три недели дома, я успокоился. Вышел на работу. Я ведь и сам стал сомневаться в себе. Не мог же я один человека знать, который больше никому известен не был».

***

Хозяин поднимается из кресла, идет в свою комнату. Через несколько минут кладет на столик точно такую же гильзу, из которой сделан принесенный мной свисток. Затем он продолжает: «Я же помнил, что получил ее от Кати. А месяца через три после тех событий ко мне подошла Зоя Павловна. Наша учительница. С Катей у нее были очень хорошие и теплые отношения. Она сказала, что верит мне. Она не помнила Катю, но чувствовала, что из ее жизни пропал какой-то близкий человек, который был связан с нашей школой. После чего Зоя Павловна перекрестилась, что было не похоже на советского учителя биологии. Больше она к этому разговору не возвращалась.
В школе я проработал до конца учебного года. Потом у меня получилось стать преподавателем пединститута. Кстати, Верочка была моей студенткой, писала у меня диплом, а потом и диссертацию.
Работая в институте, я пробовал найти сведения о Кати. Но не вышло. Сложно найти какую-то информацию о человеке, зная только его имя и год рождения. Также хотел узнать, что за строения находились в том месте, была ли там деревня Беглая, но ничего толком не нашел. Видимо, остатки какого-то старого небольшого поселения. Со временем я оставил эту затею и смирился.
Знаете, еще до исчезновения я пару раз бывал у нее дома. И совершенно не помню, как выглядела ее квартира, но сейчас совершенно уверен, что в комнате стоял телевизор, накрытый платком, а на стене висели две Катиных фотографии из Москвы и Ялты.
Вы очень точно описали ее внешность. Именно такая она и была…
Как следует из вашего рассказа, вы были в той деревне в январе. Предположим, что паспорт, который сейчас лежит перед нами, имеет отношение к Кате. Получается, что покинул он деревню вместе с вами тогда же, в январе.
Видите ли, если всерьез относиться к этим событиям, а иначе уже не выходит, то получается, что после того, как из той деревни вы забрали определенный предмет, а именно паспорт, в нашем с вами времени и месте появилась какая-то часть Кати. Я не знаю, как это объяснить научно. Но одно дело – видения и совсем другое – реальные телефонные звонки.
Помните, я упоминал, как в ту поездку брал с собой фотоаппарат. Я лично проявлял пленку, но некоторые кадры оказались пустыми. Как если бы снимал в полной темноте. Кадры, на которых присутствовали я и ребята, были, а три кадра, на которых должна была быть Катя, представляли собой черные квадраты. Пленку я не выбросил, сохранил. Этой весной наводил ревизию в своих вещах. Что-то выбрасывал, что-то откладывал. Попалась мне в руки и эта пленка. Я сначала глазам не поверил. Затем попросил Верочку найти фотоателье, где сейчас изготавливают фотографии с фотопленок. Вот что из этого получилось».
Хозяин, не вставая, дотягивается до книжного шкафа, берет оттуда альбом и с торжественным видом протягивает мне. В альбоме хранятся уже пожелтевшие от времени черно-белые фотографии, на которых мужчины в нелепых на сегодняшний день спортивных костюмах в обтяжку представали на фоне деревьев, дороги, бетонных ДОТов, автомобиля «Волга». Среди них был и мой собеседник, только гораздо моложе. Последние три фотографии выполнены на современной фотобумаге, изображение гораздо четче и ярче. С них смотрит улыбающаяся молодая женщина. На двух снимках она стоит в одиночестве, а на третьем – с хозяином квартиры и двумя мужчинами с других фотографий. На ней такой же спортивный костюм».
Я кладу альбом на столик и тихо произношу: «Это она».
По лицу хозяина текут слезы. На прощание он дает мне одну фотографию Кати. Долго жмет руку. Уже когда я спускаюсь по ступенькам, говорит вслед: «Зачем вам это? Хотя решайте сами».

***
Сидя вечером в номере чувствую, как по ногам несет холодом. Хотя на улице лето, кондиционер выключен, а окно закрыто.
Я уже несколько ночей почти не сплю. Постоянно думаю обо всех этих событиях. Намерение еще раз съездить в эту деревню завладевает мной все больше и больше с каждым днем.
Утром не звонит ни Дмитрий, ни Иван.
Улетаю домой.
Из аэропорта своего города хочу позвонить жене и Толе. Обнаруживаю, что в телефоне пропали все контакты. Записная книжка просто стерлась. Но их номера я помню наизусть. Набираю, однако оба номера недоступны. Сашкин телефон не помню. Еду домой, где обнаруживаю, что там нет вещей жены и детей. Как будто их там никогда и не было. Вдруг понимаю, что я не могу вспомнить телефонные номера жены, Толи, а также родителей и тещи. У меня дома они нигде не записаны.
Беру свою машину и еду к Толе. Дверь никто не открывает. Понимаю, что необходимо отыскать жену и детей. Но нарастающее и необъяснимое желание ехать в деревню пересиливает. Какое-то внутреннее убеждение, что мне туда срочно надо попасть. Уже ночь, но я решаю не спать, так как все равно не усну, выезжаю. Еду на огромной скорости. Уже на рассвете подъезжаю к отвороту с тракта. Шлагбаум открыт, дорога в прекрасном состоянии. Мост цел. Останавливаюсь у нужного мне дома. Достаю из кармана паспорт СССР. На первом развороте вижу запись: Маркова Екатерина Петровна. Перелистываю страницу и на меня с черно-белой фотографии смотрит уже знакомое лицо.
Иду в дом. На первый взгляд в нем все так же, как и во время приезда сюда с Сашкой и Толей. Однако затем замечаю в углу стол и кожаное кресло на колесиках, точно такие, как у меня дома. Они явно не подходят к довольно старинному интерьеру. Но более нелепо здесь выглядит стоящий на столе ноутбук, на работающем экране которого красуется моя фотография. В глазах темнеет, я медленно опускаюсь на пол.

***
Молодой человек сидит в кожаном кресле на колесиках за столом и читает записи в толстой тетради. Закончив, он кладет ее на стол и смотрит в окно. На улице смеркается. Через окно видно, как несколько человек усаживаются в три внедорожника. Молодой человек подбегает к окну, кричит, стучит по стеклу. Пробует открыть дверь из комнаты, но она не поддается. Поднимает кресло и швыряет его в окно, однако оно отскакивает от стекол, как от стены. Он снова кричит. Но люди на внедорожниках его не слышат. Через пять минут задние габаритные огни автомобилей исчезают из вида.
- Здравствуйте. Вы сейчас прочитали мой дневник, записи в который не вношу уже восемь лет, - говорю я молодому человеку.

[duzz]

Продолжение где?)

[leshco]

Каюсь, раньше я был приличным пьяницей, и каждый выезд на ПЧ пил по-черному. Но после одного случая привычку как рукой сняло.



Напился я, как обычно в лагере, после очередного ходового дня. В лагере я уже был в изрядном подпитии и после посиделок у костра я собирался идти спать. В тот день я, уже «тепленький» полез спать в палатку. Среди ночи проснулся сходить по нужде. Открыл глаза — а вокруг светло, как днем. Огромная полная луна освещала поляну. Я встал, пошел «в лесок». Сделав все дела, я собрался было идти дальше спать, но тут мое внимание привлекло что-то на ветке дерева. На ветке четко вырисовывался какой-то объект, похожий на черное пятно. Проморгавшись и присмотревшись внимательнее, я пришел в ужас: там сидело нечто, которое я могу сравнить только с чертом, уж больно на него был похож. «Допился до чертиков», — промелькнула в голове мысль. А этот зашевелился, и я смог разглядеть сморщенную мордочку, тонкие ручки и ножки, волосатое тельце.

— Витя, — позвало оно меня. — Витя!

Я реально офигел от такого. Хмель мгновенно испарился.

— Белая горячка, — сказал я вслух.

А этот опять:

— Витя, пошли со мной.

Я как зачарованный поплелся за ним. Он соскочил с ветки и засеменил ножками по тропинке вглубь леса.

— Пойдем в тот ельник , Витя.

Я пошел за ним.

— Витя, а оставайся со мной!

— Как же я с тобой останусь? — говорю.

— А ты повесься, Витя.

— Как я тут повешусь? (у меня с собой особо-то и веревки-то не было)

— А ты веревку поищи и за вон ту ёлку веревочку зацепи.

И то верно — недалеко обнаружился трос. Видимо кто-то рядом с поляной «лебедился», да и забыл свой трос на дереве. Я трос через ветку перекинул, уже петлю связал и на шею надел. Тут этот нетерпеливо так с какой-то особой радостью меня поторопил:

— Быстрее вешайся, Витя, быстрее, чего же ты ждешь!

Я на него глянул — и тут так страшно стало… Необъяснимый ужас охватил меня, руки задрожали. Вспомнил я про жену свою, детей малолетних, мать свою старенькую с отцом… Петлю с шеи сдернул — и ходом с этого ельника. Последнее, что помню — как в палатку влетел.

Друзья потом рассказывали, что утром нашли меня странным. Лежал (простите за подробности) с мокрыми штанами, а вход в палатку вещами завалил. С тех пор спиртного в рот — ни-ни. Как отрезало. И до сих пор, спустя столько лет, не могу понять, что произошло. То ли сон это был (но слишком уж явный), то ли правда, то ли белая горячка уже начиналась. Излечился я от этого пагубного пристрастия за одну ночь. Только одно скажу — не дай Бог так излечиваться. До сих пор иногда этот черт во снах чудится.

[Swartaz Galtaz]

Колдун и его черти

Н. Д. Успенский рассказывал мне о своей встрече с колдуном в 1924 г. в д. Каменке Валдайского уезда. Колдун приехал лечить больного. Осмотрел, пошептал, затем сел пить чай. Это был высокий брюнет лет 40, с юркими карими глазами. За столом он вел себя странно, что-то сдувал с рукава, кого-то отгонял от чашки, ворчал: «Оставьте, отвяжитесь, будет вам! дома напою!» После чая он попросил у хозяйки, которая собралась везти его домой, восьмушку льняного семени. «Мальчики все приставали ко мне, я им не дал чаю; они теперь голодные, могут нас съесть; я им его на дороге набросаю, а дома тебе верну, они его не едят». Хозяйка дала. Поехали. Как только они въехали в лес (рассказывала она потом Успенскому), колдун велел ей ехать быстрее, сам привстал и стал бросать на обе стороны дороги семя. Кричал
на весь лес: «Жрите! Жрите!». Лошади мчались во весь дух, а он все подгонял. Женщина боялась оглянуться; она слышала, что мальчики лезут на воз и тянут из него сено... Наконец лес проехали; колдун сказал, что мальчики отстали, остались в лесу собирать семя. Приехали в деревню. У колдуна было две избы на одних сенях; хозяйку он оставил в теплой, а сам пошел в холодную. Через полчаса он вернулся с восьмушкой семени и передал ее хозяйке, говоря: «Спасибо, что дала, а то бы они нас съели! Теперь поезжай, не бойся. Они здесь». Она вернулась домой благополучно.

Никитина Н.А. К вопросу о русских колдунах, 1927 г.

[leshco]

Ландшафт леса приблизительно изучил в прошлых поездках, отметив интересные для поиска места.

Сразу вышел на старую дорогу, некогда идущую по краю оврага, частично поросшую кустарником.
Собрал металлодетектор, отступил от края дороги метров 20 и пошёл вдоль неё счастье своё искать.

Пик-пик, радостно пискнул детектор. Копнул, есть первая монетка.
Дальше иду, снова пик-пик, и вот уже вторая монетка блеснула в выкопанной ямке, едва не подмигнув мне.
Прошёл ещё немного среди кустов, старательно приглаживая травку катушкой от прибора.

И тут металлодедектор просто залился мелодичным перезвоном, который он выдаёт при обнаружении серебра в земле. Запускаю в землю лопату, и вот в мою ладонь лежатся два серебряных десятикопеечных советских билона 1923 и 1930 г.г...
Браво, Фортуна!!!

Присел рядом с ямкой на колени, и найденные монеты рассматриваю.
Саму дорогу закрывают кусты.
И вдруг слышу, что по этой дороге в мою сторону едет телега. Даже стук копыт, издаваемый лошадкой-труженицей, по земле услышал.
Но звук, доносящийся от лошадки с телегой, удивил.
Он будто бы глухим эхом, от деревьев отражался...
Я замер, прислушиваясь.

Всё так и есть, телега в мою сторону едет, и колеса на телеге скрипят...
Я среди кустов, меня с дороги не видно, но и я не имею возможности её просматривать.

Происходящее на дороге определяю по слуху.
Пропущу я, пожалуй, "одинокий экипаж" мимо себя, не привлекая внимания, и дальше пойду. Мне лишнее внимание ни к чему...
Специфика моего хобби учит быть в лесу незаметным, ради собственной безопасности...

Не доехав до меня считанные метры, слышу, как лошадка с телегой сворачивают с дороги и начинают спускаться в овраг, так же поскрипывая колёсами.

И тут скрип пропал.
Был, и нет.
Я осторожно вышел на дорогу.
Никого.
Смотрю, на дороге действительно есть съезд в овраг, но настолько заросший кустарником, что там ни то, что лошадка с телегой не проедут, танк не пройдет...
Обвел взглядом 360 вокруг себя.
Я здесь совсем один, позабыт - позаброшен...
Прислушался, тишина!
"Просканировал" взглядом овраг.
Даже ветка нигде не шелохнулась...
Поймал себя на том, что я стою посреди леса и улыбаюсь неизвестности...
Чудеса, да и только!
Списал всё на "Эхо из Прошлого"...
Вернулся на прежнее место и продолжил поиск.
В течение всего дня прислушивался к шуму леса.
Лишь шелест листвы и пение лесных птиц, до самого вечера наполняли мой слух.
И ничего более...
В очередной раз убедился, что лес полон загадок, и он умеет хранить свои тайны...

[leshco]

Всех ждем ТАМ!