---
День ожидаемо прошёл в трудах. С большим трудом добирались до очередной “точки”. Мышцы болели, поскольку оказались не готовы к тяжёлым физическим нагрузкам; перчатки от мозолей не спасали. После небольшого отдыха в команде решили, что я должен отправиться за продуктами в магазин ближайшего населённого пункта. Это мой первый выезд за пределы нашего, так сказать, лагеря. Куда именно ехать я не знал, зато понимающе кивал головой, когда объясняли. Потому никто не посчитал нужным поехать со мной и показать дорогу.
Первые два-три километра сбиться с маршрута трудно — колея вела в одном направлении. Светлый грунт был разбит и разъезжен тяжёлыми лесовозами и самосвалами, шины которых оставляли после себя волнообразные шрамы.
Смеркаться начинало, когда я отправлялся в путь, а скоро и совсем стемнело. Оранжевая луна с кровавыми прожилками поднялась на чёрное небо и сопровождала меня. По обе стороны лес, казалось, выдвигался всё ближе и готовился поглотить мой забрызганный грязью внедорожник.
Поворот в лесную чащу, возле которого рассохшиеся брёвна выложены штабелями, да камень, в землю вросший — так мне объяснили, либо же это то, что я запомнил. Так или иначе, подобных поворотов я видел не один, причём как направо, так и налево и, какой из них мой, — непонятно. Посмотрел карту, повертел при свете. Примерно сориентировался на местности, проложил глазом пунктирную линию до посёлка — посчитал, что знаю, куда ехать. Возвращаться назад и сообщить, что заблудился и в магазин не попал — не хотелось, по понятным причинам
.
Нырнул в один из поворотов, тропинка там оказалась узкая, ветки деревьев дотягивались до боковых зеркал и даже до лобового стекла. Сомнений в том, что здесь давно никто не проезжал, не осталось после того, как я остановился перед бревном, перекрывшим дорогу. Трухлявое, склизкое, проросшее мхом; у места, где дерево переломилось, высился крупный муравейник.
Развернуться и поехать назад не представлялось возможным, оставалось одно — очистить путь. Надев на руки перчатки и, с головой укутавшись в дождевик, я взялся за работу. Бревно оказалось сырым, тяжёлым; едва мне удавалось его приподнять, как оно тут же выскальзывало из рук. После немалых трудов удалось оттащить его с дороги.
Проклиная себя и своё легкомыслие, я продолжал путь, сожалея, что вообще куда-то поехал. Уставшие за день мышцы стали ныть после упражнений с бревном; мозоли на руках жгли кожу.
Наконец лес закончился, и я оказался на полянке, которая переливалась серебристыми бликами в лунном свете. Как приятно было выйти из машины и насладиться равномерным шелестом травы, почувствовать освежающее прикосновение ветра. За полянкой виднелась опушка леса, а неподалёку — светящиеся огоньки избушек. Даже не верилось, что всё-таки удалось добраться, будь это та самая деревенька, либо же другая.
Однако вряд ли это скопление полутора десятка домиков можно было назвать селом или деревней — скорее, какой-то выселок. Так я подумал, когда оставил машину возле одного из тесно расположившихся домов.
При ближайшем рассмотрении я заметил, что находились избушки не в лучшем состоянии: все они сильно покосились, а брёвна имели тёмно-серый цвет. Оконные рамы не крашены давно, и стёкла покрылись слоем пыли, оттого свет изнутри казался приглушённым, мутным. Вокруг валялись корыта, дырявые тазы, коса с ржавым ножом и прочая хозяйственная утварь, пришедшая в упадок.
Сквозь задёрнутые занавески то и дело мелькали силуэты, играла музыка. Едва я занёс руку постучать в дверь избы, возле которой оставил машину, как одновременно свет погас во всех окнах; стало тихо. Я почувствовал на себе взгляды из окон, зияющих чёрной пустотой. От неприятного ощущения я поёжился и тут же понял, почему это место не похоже ни на одно сельское поселение, в котором я бывал: здесь ни одной собаки. В каждом дворе должен быть пёс, нахождение собаки в доме или во дворе внушает его хозяевам спокойствие и защищённость. А этим выселкам, расположенным у самой лесной чащи, сторожевые собаки не помешали бы — охранять от зверей, либо от таких, как я, только злонамеренных. Да и мало ли от кого ещё.
Я уже собирался возвращаться в машину и уезжать (продуктового магазина, разумеется, не приметил), как свет загорелся во всех окнах так же одновременно, как и погас; вновь заиграла музыка. Дверь отворилась, из неё раздался звонкий голос:
— Заходи, гость дорогой!
Я обернулся и увидел в дверях миловидную румяную хозяйку. Сзади к ней подошёл бородатый мужчина, блеснул белыми зубами, широко улыбаясь, и тоже пригласил войти.
Изнутри изба казалась не такой, как снаружи: всё аккуратно и чисто, пахнет свежей выпечкой. Хозяева опрятные, весёлые, гостеприимные.
— Откуда путь держишь? — басом прогудел мужчина, усаживая меня за стол.
Они сели напротив.
На мой вопрос, есть ли тут магазин, мужчина расхохотался. Своим хрустальным смехом рассмеялась и хозяйка. Успокоившись, она спросила:
— А не желает ли гость попариться с дороги? У нас банька топлена.
Мужчина добавил:
— Только если гостя не смущает, что мыться придётся в третий пар, да ещё в полночь.
Будучи человеком городским и не сведущим, я даже не понял, о чём он говорит. Разумеется, от бани не отказался. Я решил, что останусь на ночлег здесь, а с рассветом поеду обратно. Скажу как есть, что заплутал и не нашёл дорогу.
Снаружи баня под стать окружавшим её домам — такая же ветхая, убогая, покосившаяся. Зато внутри она даже размером казалась больше. Чисто выметенный и вымытый предбанник, гладкие, светлые брёвнышки стен, удобная лежанка для отдыха, — представить это, глядя на внешний облик постройки, — непросто.
Я разделся и открыл дверь в парилку, откуда повеяло горячим, влажным воздухом. Прикрыв глаза ладонью, от пара, вошёл внутрь. Стёртую кожу рук сразу стало больно пощипывать. Когда глаза привыкли к температуре, я убрал ладонь и увидел хозяйку дома, которая сидела на скамейке. Волосы распущены, сама абсолютно голая; она заметила моё замешательство и лукаво улыбнулась. Я же смущённо проговорил что-то в оправдание и поспешно вышел, закрыв дверь.
Как она тут оказалась быстрее меня? Ведь из дома я выходил один, хозяева остались.
— Гость дорогой, ну куда пропал? — прозвенел её голос.
Не зная, зачем, но я открыл дверь в парилку и снова вошёл туда. Только на этот раз на той самой лавочке сидел уже сам хозяин, скалился белыми зубами из-под чёрной как уголь бороды. Дверей в комнате я не увидел, каких-то возможных лазов тоже. Стекла в окне целы, рамы забиты на гвозди. Как они могли тут очутиться, и где теперь хозяйка? Недолго думая, я захлопнул дверь и выскочил из предбанника на улицу. Тишина, лишь волнообразные трели сверчков создавали хоть какие-то звуки. В окнах избушек по-прежнему горел свет. Затем обошёл баню кругом и не заметил отверстий, через которые можно было забраться внутрь.
Немного постояв и набравшись храбрости, вернулся в парилку — теперь в ней никого, к моему удивлению. Наверное, привиделось от усталости — подумал, стараясь успокоиться.
Душистый пар, расслабляя, изгонял из тела утомление, возвращал жизненные силы. Я полил холодной водой сухую, горячую лавку и прилёг на неё, во все лёгкие вдыхая горячий, пахнущий смолой и древесиной воздух. Кажется, задремал. Спустя некоторое время подскочил от жгучей боли в бедре, как будто к коже прислонили раскалённую головёшку.
Осмотрев ногу на предмет ожога, я убедился, что кожный покров не повреждён. В том, что боль настоящая, сомнений никаких. Я решил более не мешкать, поскорее помыться и уйти отсюда.
Тем временем ведро с водой, разогревавшееся на раскалённых камнях, забурлило. Надев на руку толстую перчатку, я взял ведро. Когда оно оказалось на уровне груди, я увидел в отражении кипятка огромную чёрную фигуру позади, которая заносила надо мной топор. Ведро с грохотом рухнуло на пол, ошпарив мне ноги.
Вне себя от боли и шока, я бросился в сторону двери. Пар от разлитой воды заполнил комнату, расстелившись подобно густому утреннему туману. Не в силах увидеть ничего перед собой, я протягивал руки туда, где должна быть дверь. Попытки открыть её ногой или плечом не удались. Лишь немного пар рассеялся и увидел, что выхода из парилки больше нет — кругом сплошная стена.
Бросившись к окну, пытался разбить стекло сначала табуреткой, затем кочергой, стоявшей у печи — безрезультатно. Только слышался звонкий смех по ту сторону окна.
В предбаннике, судя по топоту, столпились несколько человек, которые высыпали на пол поленья. Со скрипом открылась дверца для протопки. Пламя загудело, получив новую порцию дров, которые трамбовались в печь до отказа.
Металлические стенки печи и выложенные камни краснели на глазах; печь пыхтела, поглощая жаркую хвойную древесину. Дышать становилось всё тяжелее, воздух раскалялся. Перед глазами темнело, банная комната наклонилась и поплыла.
Ощутив спиной едва уловимую лёгкую прохладу, я попятился от пылающей печи, не удержался на дрожащих ногах и приземлился на пол в самом углу банной комнаты. Воздух просачивался между зазорами в досках, которых я раньше не замечал — а ведь в них без труда проходила ладонь.
— Эй, ты тут? — услышал я знакомый голос.
Из последних сил мне удалось ответить на оклик. Следующее, что помню, как очнулся уже на улице. Рядом стоял парень из нашей команды.
— Ещё бы немного и угорел, дружище.
Оглянувшись, увидел, что свет исходит лишь от включённых фар автомобиля. Выселок же находился во тьме, света нет ни в одном из окон. То же с этой проклятой баней — темно.
Когда я долго не возвращался, в лагере забеспокоились: мало ли чего, молодой, дорогу не знает ещё, да по темноте. Пожалели, что отпустили. Вызвался парень этот поехать за мной вслед — лучше него местность не знал никто. Увидев дым из трубы, который поднимался над лесом, он понял, где я нахожусь и отправился прямиком туда.
Дома эти, как я и подумал, оказались выселком из той деревни, в которую я пытался попасть. Отселились давно, самые древние старики в деревне припоминали, как их, ещё ребятишек, пугали рассказами о выселенцах. Запрещали и близко к ним приближаться.
Говорили, что причиной тому было то, что несколько семей промышляли тёмными делами, якшаясь с нечистой силой и навлекая беду на добропорядочных жителей деревни. Так, собравшись, отселили их насильно. Жили несколько поколений выселенцев отдельно, да особо не мешали никому. Затем, как утверждалось, все они пропали разом. Уехать они не могли, такую группу заметили бы. Ушли в лес? Только зачем? Но люди в их дела вмешиваться не хотели. Пропали так пропали.
Приезжие не знали, что стоит это место стороной обходить. Кто возвращался, утверждал, что заморить его хотели, рассказывал дикие и невозможные вещи. А кто не возвращался — кто знает?
Причем до ближайшей деревни было километром 5 по азимуту, я была единственной девочкой в команде и мы слышали женский голос (неразборчиво вдалеке) 